Часть 4. Час Волка.
Я сажусь в машину, завожу двигатель и еду. Радиостанция мгновенно реагирует и окунает меня в теплую волну Глазуновского вальса. Простая и трогательная музыка вальса удивительным образом сочетается с картиной вечернего калифорнийского хайвэя: красная река впереди, белая река – навстречу. Такие минуты, наверное, лучшие в моей теперешней жизни.Я ни о чем не думаю, просто наслаждаюсь музыкой и ездой.
С утра, как всегда, в доме было пусто, светло и тихо. Я спускаюсь вниз, прохожу на кухню и приступаю к обычной рутине: овсянка под бормотание радио, прогулка по безлюдной солнечно-зеленой улице городка, где я живу, затем – кофе с сигаретой и Агатой Кристи в одной из ближайших кофеен. До этого момента все понятно. Впрочем, следующий шаг тоже известен: еду домой, убеждаюсь, что никто не звонил, поднимаюсь наверх – и за компьютер. Просматриваю электронную почту – ничего существенного; курс акций (вверх-вниз, какая разница), новости (мир бурлит, как ему и положено), спускаюсь вниз, ем яблоко или банан. Выкуриваю сигарету в садике и думаю, что делать дальше. Полдень.
Самое трудное – прожить до пяти, до Часа Волка. Делать ничего не хочется, тишина давит, дом глух и нем, в садике – солнце, но от него не легче. Можно попробовать кино или библиотеку. Кино лучше, но что смотреть? – одна чепуха. Можно позаниматься физикой, подумать о недавнем изобретении, поиграть на пианино или, скажем, выучить пару новых гитарных аккордов, но – зачем? Остается интернет – наказание человечеству за грехи, электронная фальшивая подмена жизни. Лучшее достижение сатаны на сегодняшний день: доступное, удобное; источник несбыточных надежд, генератор иллюзий….нет, сегодня не поддамся. Прогуляюсь-ка лучше еще раз до ближайшей кофейни.
Обслуживает меня Николь – молодая женщина, совершенно бесформенная, но с поразительно красивым, большим и белым лицом. Глаза – огромные, синии; чудится в ней что-то итальянское, а разговор обычный – формально вежливый, пустой. Таково же и кофе. Отпускаю комплимент, благодарит и улыбается ( надоели ей мы все до безумия, думаю), говорит, что в её смене я последний клиент. Ничего не имею против.
Сажусь за столик, зажигаю сигарету, продолжаю обдумывать дальнейшее, фокусируясь на двух важнейших направлениях: 1) чем занять остаток жизни и 2) что делать сегодня до пяти. Последний пункт продвигается лучше, тем более, что появились первые признаки сонливости. Это значит, что часть времени из оставшихся четырёх с половиной часов можно будет провести на диване; таким образом, проблема полутора-двух часов решена (с учетом бутерброда и перекура). С оставшимся временем тоже получается неплохо: подрезка олеандров в садике (давно пора) – порядка часа, остальное – между пианино и телевизором, а там уже Час Волка, иначе – большое кофепитие «с выездом», с пяти до шести.
Еду домой, настроение лучше. В доме что-то не так; прохожу через длинную гостиную в садик. Олеандры очень разрослись. За столиком, на одном из пластиковых стульев сидит Николь и курит мои сигареты; очевидно, вошла через заднюю калитку. Я немного удивлён, пытаюсь шутить. Николь объясняет, что давно, случайно проезжая мимо, заметила меня на пороге. Мы курим. Я не очень знаю, о чём говорить. Николь сообщает, что записалась на программу ускоренного сброса веса, я поздравляю. Ощущение сонливости усиливается. Помолчав, Николь спрашивает, не хочу ли я на ней жениться. Немного подумав, я соглашаюсь. После паузы она предлагает зайти внутрь и подняться наверх. Я считаю, что надо дождаться первых результатов её программы; она не настаивает. Через некоторое время она уходит через калитку, a я возвращаюсь в дом.
Желание заняться олеандрами пропало. Но и до пяти всего три часа с небольшим. Сажусь за пианино, минут 10 бренчу ( Шуберт), больше не хочется. Поднимаюсь наверх. Компьютер. Как люди раньше жили без этого ящика? Пытаюсь вспомнить, как я жил в докомпьютерную эру, не получается. Но вообще-то, мне есть, что вспомнить. Я спускаюсь вниз, так и не включив компьютер, и ложусь на диван. Раньше он был белым, а теперь пластиковое покрытие немного потускнело; но мне и так нравится. Наверное, я провожу на диване больше времени, чем средний эмигрант, но меньше, чем Обломов. Эта мысль заставляет меня улыбнуться.
Сначала я думаю о том, как я буду вспоминать, по какой методике: в хронологической последовательности (детство, юность и т.д.) или по разделам (родители, учеба, друзья, музыка, путешествия…). А, может быть, просто выбрать наиболее яркие эпизоды, дать им случайно возникнуть (например, ассоциативно), а затем, не торопясь, вспоминать последовательность событий, детали…..Я просыпаюсь от стрекота забытого в садике мобильника. По пути к телефону успеваю заметить, что уже 4:45, отлично! Поговорив пять минут со своей давней подружкой и окончательно проснувшись, иду за почтой и начинаю готовиться к Часу Волка.
Если разобраться, то ничего особенного в этом часе нет; и всё-таки он необыкновенно важен и приятен. Это – не просто очередное кофепитие, пусть и с «выездом», а некая фундаментальная временная граница, отделяющая скучно-депрессивный день с его неопределенностью, неприкаянностью и бездельем, – от прекрасного вечера, полного размышлений, ожиданий, планов, начинаний и всего, что составляет понятие надежды (всё это не более, чем игра с самим собой, ну и что?). Приятнейшая часть вечера – осознание и предвкушение неизбежного сна, когда уже окончательно не надо ни о чём думать, отложив «планы и дела» на благословенное и многообещающее «завтра»….Таким образом получается, что выходя из дому в «Час» (проверив для начала почту, где бывает и любопытное), я уже «свободен» и могу разнузданно отдаться мыслям, планам, проектам, и даже какой-либо «деятельности», приятно сознавая временную ограниченность вечерних процессов и неограниченность вечерних надежд.
Лучшая часть Часа – неторопливое путешествие к отдаленной кофейне; не той, утренней, где обслуживает моя невеста Николь, а к более уединенной, с французским названием, живописно расположенной на незаметной с дороги стороне серо-коричневого одноэтажного здания. Я сажусь в машину и через несколько минут оказываюсь на прекрасной зеленой улице Мидлфилд, плавная извилистость которой сопутствует моему неторопливому движению к цели. Я с удовольствием останавливаюсь на красный свет и благосклонно наблюдаю пересекающие дорогу машины; торопиться мне некуда, поэтому я легко даю себя обгонять, снисходительно скашивая глаза на спешащих куда-то идиотов. Через 10-12 минут въезжаю в тенистый паркинг кафе.
На веранде я замечаю Колю Цыгановича с кофе и газетой, сидящего нога за ногу, очень вальяжно. Меня он не замечает, я прохожу в темный тесный кофейный зал и здороваюсь. Обслуживающие девушки в этом заведении в большинстве хорошенькие и мой заказ выполняют без слов. Мне кажется, что они улыбаются мне как-то по-особенному, но это иллюзия. Заправив сахар в маленькую ароматную чашечку, я выхожу на веранду и приветствую Колю. Царственным жестом он приглашает меня присоединиться, в этот момент его телефон начинает играть музыку, и Коля вступает в длительный разговор. Я жду, ругая себя, что подсел. Коля очень большой, говорит назидательно и знает всё. Закончив монолог, он поворачивается и спрашивает, знаю ли я, что умер наш общий знакомый П. Я не знал, и некоторое время мы молчим. После паузы я предлагаю Коле угадать с трёх попыток, для чего я всегда вожу с собой в машине одну или несколько китайских рисовых палочек. Коля угадать не может, но после моего объяснения начинает доказывать, что я некорректно поставил задачу. Спорить с Колей бесполезно, я достаю пачку сигарет и пересаживаюсь за отдаленный столик, зная Колину нелюбовь к дыму.
Очень медленно допиваю кофе. Спешить мне не надо, могу сидеть до шести или дольше. Выкуриваю еще одну сигарету. Иногда я беру с собой что-нибудь почитать, но, как правило, не могу сосредоточиться. Надо мной качаются ветки калифорнийских акаций, на передней стене кафе аляповато, но довольно умело, нарисован букет гигантских степных цветов; это появилось недавно. Я вижу, как Коля, не посмотрев в мою сторону, покидает веранду и важно садится в большую глупую машину. Может быть, у него тоже – Час Волка? Более вероятно, впрочем, что он называет это «чашкой кофе и просмотром газет». Я не думаю, что разница в названиях показалась бы ему существенной. Собственно, почему Час Волка? Странно и глупо, а по-другому – не звучит. Может быть, дело в том, что я как раз и есть тот самый одинокий Волк, выходящий из своей берлоги, норы, – или где они там обитают,- чтобы увидеть кусочек прекрасного, загадочного, непонятно зачем существующего мира, тоскливо посмотреть на цветы и деревья – и убраться назад в тишину и изолированность.
Надо ехать домой – проводить вечер в обдумывании планов, принятии решений, просмотру электронных сообщений и поддержанию надежды на то, что скоро, очень скоро, по видимому уже завтра, в жизни произойдут решающие позитивные перемены, вещи приобретут новый смысл, появятся цели, дела, занятия, и Час Волка из ключевого момента дневной рутины превратится в спокойный ритуал кофепития, с газеткой и сигареткой. Как у Коли.
Я сажусь в машину, завожу двигатель и еду. Классическая станция мгновенно реагирует и окунает меня в теплую волну Глазуновского вальса. Я ни о чем не думаю, просто наслаждаюсь музыкой и ездой. Меня ждет тихий вечер, а потом будет сон и другое завтра, и я опять буду ждать – и дождусь своего привычного, теплого Часа Волка.
2006-12
Mountain View, CA